After Van Gogh‘s „Road with Cypress and Star“ (finished now :)

I‘ve reworked the cypresses and am calling it a day 🙂

• 

After Van Goghs “Road with Cypress and Star”

Work in progress.

It’s going to be a Christmas gift 🙂

• 

On „The Queen‘s Gambit“

By the way, in the book nobody reaches out to her: There‘s no Beltik waiting in front of the tournament‘s building, no call from Jolene, no embrace from Townes in Moscow. Benny just utters „you, crazy bitch“ and „maybe is a loser‘s word“ on the phone.She saves herself, as she‘ s perfectly able to save herself, to pull herself by her own hair out of that swamp, as she doesn‘t need anybody, just her world of 64 black-&-white squares. Nothing more & nothing less. She‘s perfectly able to stand for herself and to win, even when the whole world is falling apart.It‘s so much truer to her character than the sweet Netflix friendship fairy-tale.Coz‘ she‘s a stand-up guy. Ever…Coz‘ it‘s just her and her will to power… Ever…Over herself, over the circumstances, over the world all around her…Coz‘ it‘s just „Fall down seven times, stand up eight“… Ever…

Schweigen

Und dieses Schreiben — immerzu ein Rausch,

Und Pausen dazwischen — wie das Sterben,

Der Trauer erloschen ich nun lausch,

Und grau sich verlassne Stunden färben.

Ist gleich mir — ob Gedeihen, ob Verderben,

Wenn du hinüberwärfest ein paar Zeilen

Ich liefe barfuss auf scharfen Scherben,

Ich würde tanzen auf glattem Seile

Überm Abgrund. Die Höhenangst vergessen,

Wie von der Flöte aus Hameln besessen,

Dem Laut deiner Stimme folgte ich,

Die Krumen deiner Worte würd ich essen,

An derer Melodie betränk ich mich.

К портрету юноши

И будто душа преклоняет колени
Пред чудным, и столь мимолетным виденьем,
И словно с полотен прерафаэлитов
Сошел этот лик средь столетий забытый,

И словно КанОва точеный овал 
Из белого камня Каррары ваял,

Не горный, а горний глаз хрупкий хрусталь
В его переливах застыла печаль,
И трепетно теплится бледный огонь,
И спутаны в нем предвкушенье и боль.

Бровей окрыленный, капризный разлет
И раной червленой цветет пряно рот…

Ihr Mund, so lieblich…Marina Zwetajewa

(meine Übersetzung aus dem Russischen ins Deutsche)

Ihr Mund, so lieblich, ist das reinste Laben,
Bloss das…Und ich davor, wie Bettler flehe,
Bin ich nun eine? Tausendste, eher!
Gesiegt? Von denen wohl, die sich ergaben!
Anbeten bloss? Oder bereits Liebhaben?
Schreibarabeske? Oder Grund der Gründe?
Ist es Sehnsucht nach einer Engelskunde?
Ist es Gespiel‘ der dichterischen Gabe?
Der Feder Schnörkel? — Spielt es eine Rolle,
Wie man’s beschreibt… Und komme auch was wolle,
Ihr Mund, so lieblich, ist das reinste Laben.

„Ваш нежный рот — сплошное целованье…“ Марина Цветаева

«Если жизнь тебя обманет» или « Неудивительная Миссис Уитли»

В «Гамбите Королевы» есть еще одна сирота — Альма.
Альма с ее трепетной душой музыканта и неосуществившимися мечтами. Кстати, Альма и есть Душа, по-испански.

Альма, которая живет с холодным, черствым и сухим человеком, а это хуже, чем одиночество. К тому же он на дух ее не выносит и поэтому постоянно шпыняет. Альма, у которой в жизни нет вообще ничего, кроме пустого дома. А фортепьяно, стоящее в нем, каждый день напоминает ей о непрожитой жизни. 
Да удивительно, как она с ума-то не сошла; что она утешается транквилизаторами и выпивкой, как раз совсем неудивительно.
Альма, у которой живой души нет рядом, пока не появляется Бесс. Причем берет она ее из приюта, кажется, именно из-за этого ежегодного чека в 80 долларов, поскольку т.н. муж держит ее в черном теле; а не так, как берут в дом котенка или собачку, чтобы душу грели. 

И, когда она узнает о шахматном даре Бесс, она вдруг видит в этой девочке другой сценарий своей собственной жизни – счастливый и успешный (кстати, говорят, частый сценарий матерей юных дарований).

И эта неожиданно открывшаяся перспектива пробуждает ее от
ее душевного запустения, «мрака заточенья», в котором, правда, довольно много слез, но ни жизни, ни любви нет…,
дает ей силы заботиться о другом живом существе.

И потихонечку-потихонечку из прагматического партнерства вырастает дружба. И постепенно, ниточка за протягивающейся 
ниточкой, вырастает настоящая близость. И они держат друг друга «на плаву»
Там есть даже какая-то наивно-трогательная нота, что-то вроде дружбы двух старшеклассниц или первокурсниц, дорвавшихся до жизни, познающих ее и делящихся друг с другом своими открытиями. 

Но ролью «хорошей матери» для Бесс Альма ограничиться не может.
Ведь она и сама еще достаточно молода и привлекательна, у нее наконец находятся средства и возможности наслаждаться жизнью; как она расцветает, входя в эту провинциальную гостиницу средней руки с номером за 22 доллара. Она тоже, в своем роде выходит в королевы. Нет, не из пешек. Скорее, можно сказать, открывают старую, пылящуюся на чердаке коробку и достают оттуда несчастную бледную Пьеретту, обложенную ватой, и у той вдруг на щеках проступает румянец, краснеют губы, учащается дыханье, 
она делает пару пируэтов, взлетает и…разбивается вдребезги.
Импровизированный фортепьянный концерт в фойе мексиканского Гранд-Отеля становится ее (прости за банальность) лебединой песней.
Ведь не от гепатита она умирает, как говорит вызванный врач Бесс.
В последней перед смертью сцене она надевает красивое платье, долго сидит перед зеркалом, и рассматривает с грустью свое все еще красивое лицо…
Из нее как-будто выпустили всю кровь: она и говорит, и двигается с трудом, вся погасшая и смертельно усталая.
Как дорого стоила ей эта ее последняя любовь, эта ее последняя иллюзия любви с дешевым фольклорным «жгучим мексиканцем» среди дешевых курортных декораций.
И вот она еще раз брошена («я предполагаю, это где-то рядом с Денвером», – саркастично говорит она приемной дочери)
И это (вполне, кстати, предсказуемое /ведь не глупа же Альма, но ей так смертельно хочется любви/ ) предательство сбивает ее влет.
Сил, еще раз подняться (ведь это уже только для того, чтоб еще раз упасть) у нее не остается.

И вот она надевает красивое платье, и долго сидит перед зеркалом, 
а потом уже холодная и бездвижная, отрешенная, отстрадавшяя покоится на кровати…От гепатита так не умирают…

Как и родная мать, мать приемная не справляется с жизнью, и уходит, в этот раз, правда, не волоча за собой в смерть дочь…
Но оставив ее на произвол судьбы…

И именно это новое сиротство так подкашивает Бесс, 
ее «пуповина», ее «лонжа» обрывается еще раз, но уже на головокружительной высоте,
и она летит в пропасть.

• 

After Henri Edmond Cross’s “San Giorgio Maggiore, Venice“

At least I can indulge into my wanderlust by painting

After Henri Edmond Cross’s “San Giorgio Maggiore, Venice“

I‘ m not quite satisfied by the outcome yet (mostly because the composition has been distorted by another format of my canvas ( mine is square, that of the original is oblong);

but I‘ll let it hang for some days before reworking the lower part…

Unfortunately I can‘t cut off the lower half of the lower part like in the second image :(((